Эта девочка родилась не такой, как все. Небольшое физическое уродство — два пальца вместо пяти на одной ручке. Она росла симпатичной и смышленой, наловчилась писать раньше многих, читала прекрасно, совершенно не комплексовала.
Но взрослые — родители, учителя, соседи — вечно перешёптывались, а то и громко напоминали девочке об изъяне. В школе, конечно, было много ребят, которые смеялись, называли лобстером.
За городом рос большой лес, он начинался на пригорке и простирался до следующего городка. Этот лес девочка любила больше всего на свете; он прерывался песочными дорогами, полями льна и уходил за горизонт. В лесу можно было бездумно бродить или мечтать о том, что когда-нибудь она уйдёт далеко за этот лес и больше не увидит грубых соседских мальчишек. Ей даже казалось, что там, за лесом, у всех руки, как у неё, и что там она совсем не будет выделяться, там найдёт душевный покой.
Девочке нравилось шить, но в текстильный техникум её не взяли — написали какое-то письмо и прислали назад документы по почте, хотя она жила через два дома. Её мама сказала, что этого следовало ожидать; стало ещё обиднее.
Она прекрасно ладила с детьми, но ни одна женщина не хотела, чтобы у её ребёнка была такая воспитательница. Ей начинало казаться, что физический изъян — смертельный приговор.
Пока было лето девочка проводила все дни в лесу, таком ей знакомом. Она приносила оттуда ягоды и грибы, и мама их продавала на рынке по выходным. Особенно хорошо жилось осенью. Девочка была счастлива — в лесу кроме грибов и ягод росли прекрасные цветы, которые она тоже собирала, и относила в единственный цветочный магазин в городке. Это были чудесные дикие травы или ветки деревьев; их можно найти и сейчас на окраинах леса и в заросших полях. Они подбирались ею безупречно, раскупались моментально и радовали немногих женщин с хорошим вкусом, которые ещё водились в той местности.
Но наступала зима, и жизнь становилась совершенно несносной. Приходилось мести полы и безнадежно мечтать. Любимый лес стоял заледенелый, поля были пустыми и заснеженными, а песочных дорожек было вовсе не разобрать. Тогда она представляла, что поле — это море, синее-синее, только снятое на чёрно-белую плёнку. Настоящего моря она не видела никогда.
Ей было уже двадцать лет, все девчонки повыходили замуж, на неё тоже парни засматривались, но не подходили — из-за руки. Жизнь в этом городке не предвещала ничего нового, и она решила уехать. Накопилось небольшое количество денег, прощаться было не с кем, и она просто ушла, надеясь никогда не возвращаться.
Девочке удалось добраться до большого города. Там у всех руки были нормальные, но хотя бы никто заранее не знал, что её рука не совсем такая. Многие и не успевали заметить, она ещё дома нашила себе красивых свитеров с широкими длинными рукавами. Работы постоянной не было. Она жила от случая к случаю, но её вполне устраивало.
Тем временем, она сама всё больше хорошела, того не понимая. У неё были длинные каштановые волосы, тяжелые и густые, они вились от природы и были самым удачным украшением для её тонких приятных черт лица.
Ей очень не хватало леса. Пока была зима, она не слишком тосковала. В феврале ей удалось устроиться мести несколько дворов, за что ей кроме денег выделили уютную комнатку на чердаке красивого модернового здания. Работа оказалась тяжелой — улицы за ночь замерзали, и приходилось по утрам бить лёд, зато вечера были свободны, и можно было гулять. «Как хорошо было бы выбраться в лес!», — подумывала она. Когда наступила весна, работа стала легче, но весна без леса — разве это весна? Она каждый день думала о цветах, распускающихся на ещё мокрых полянках. Когда пришло время ландышей, она не выдержала. Возвращаться было страшно, но лес!
Так продолжалось лет пять. Лето и осень она проводила в городке рядом с лесом, собирая теперь исключительно цветы, и всё более удачно их продавая. А зимой сбегала в большой город, до которого, оказалось, ехать часов семь на поезде через лес, который, однако, заканчивался за час до города. У неё было уже по своей комнатке и там, и там, но всё ещё нигде не было друзей. Она потихоньку накапливала красивые вещи, те, о которых мечтала ещё в детстве, и те, о существовании которых и не подозревала. У неё были старинный зелёный буфет, несколько резных кресел, медный чайник, старые книги о флористике, большое верблюжье одеяло и множество вазочек, в которых всегда были цветы — в них она себе не отказывала. Особенно ей нравились немножко видоизменённые цветы, слегка покалеченные неумелыми садовниками, но от того ещё более прекрасные.Она очень любила один сорт орхидей, он напоминал ей детство.
Это всё, что можно сказать об этой девочке. Она жила очень тихо, жила среди своих цветов, которые считала прекраснее себя. А женщина, которая время от времени у неё их покупала, говорила после, что лица красивее не видела в жизни. Я часто думаю, какой была бы её судьба, если бы не три пальца, которых не хватало на руке. Вероятно, собственная красота избаловала бы её настолько, что красоты окружающей она бы не заметила.
Погибла она в лесу. Ушла туда, как всегда рано утром, забрела далеко и не успела спрятаться, когда началась буря. Этого сначала никто и не заметил. Нашли её дней только через десять, когда убирали поваленный лес. Кажется, в её комнатах никто не живёт. В маленьком городке думают, что она осталась навсегда в большом, а в большом – наоборот.
2.X.2010
Автор Надин Атанесян
| Комментарии: |