От автора.
Мне бы хотелось рассказать вам о волшебниках, живущих бок о бок с нами. О волшебстве, происходящем под самым нашим носом. О волшебном сундуке, который всегда появляется в нашей жизни в своё время, и от которого всегда ожидая только золото, мы имеем шанс получить нечто совершенно иное. Гораздо большее, чем мы можем себе вообразить.
I
Волшебный сундук
Далеко-далеко на Востоке, в одной из милых сердцу деревушек, где текли целебные реки, а воздух был такой чистый, что кружилась голова, жил был счастливый Али. Но беден был как церковная мышь. Однако никогда не замечал своей нищеты. «Есть чистый воздух, есть вода, проголодаюсь — пойду на охоту и подстрелю косулю, а нечего будет одевать — сошью себе кафтан из её шкуры, чего ещё от жизни надо?», — думал он. Так и жил. Утром счастливый вставал, шёл на охоту или просто бродил по степям широким. Ночью счастливый смотрел подолгу на яркие звёзды, засыпая под шум ветра, мягко колышущего степную поросль. Вольная была птица.
И всё бы было хорошо, если бы не соседи. Много их было в той деревушке. Маленькая была деревушка — вокруг одни соседи, и никуда от них не деться.
— Одеться тебе поприличнее надо бы, Али, — говорили они.
— Работу бы себе какую нашёл.
— Ходишь как оборванец; ни крыши над головой, ни кола, ни двора, — ворчали они.
— Денег-то совсем нет, на что жить-то будешь дальше?
— Стыдно, даже в гости к тебе идти некуда!
Словно заведённые пластинки, изо дня в день соседи твердили ему об одном и том же. Казалось, ну какая им разница? Но нет, на то человеку и дано это проклятье — сравнивать да судить. Попробуй, избавься от такой привычки — от головы и то легче избавиться.
Али им спокойно отвечал:
— Мне всего хватает! У меня всё есть, абсолютно всё!
И продолжал ходить счастливым по земле. Ничто его не брало: ни дождь, ни град, ни прочие стихии, ни горе, ни напасти, ни склочные разговоры соседей. Казалось, ничто не могло его согнуть в жизни. Таким несгибаемым был. Как будто в рубашке родился, как будто защищала она его от всего-всего.
Такой счастливый он был. Ну как, спрашивается, люди могли смотреть на такое СЧАСТЬЕ просто так? Не могли. Ведь как же это? Они, понимаешь, никак сбежать не могут от повседневных хлопот, а ему это удаётся! Ни разу они не видели, чтобы у него голова болела, или чтобы его хоть разочек-другой хворь взяла. Всегда здоровый ходил. Никак соседи не могли понять, почему его ни голод, ни страх не берут? Они все бегают, чтобы заработать хоть какие-то гроши, но вот как же ему-то удаётся прожить совсем без гроша за душой?
А он им весело отвечал:
— Чем проще живёшь, избавляясь от ненужного, тем с каждым днём всё богаче становишься, но как только начинаешь нести в дом и в свою голову всякий хлам — беднеешь на глазах.
Соседи только хлопали глазами, ничего не смысля в его словах. Смеялись над ним: «У нас хоть какая-никакая, но крыша есть, у этого же — только небо над головой».
Жалели его. Совсем Аллах лишил несчастного разума. Что тут ещё поделаешь с сумасшедшим? Вот и потешались над ним. Но всё ж никто из них толком не знал, кто же такой этот Али, где и чем он живёт?
Заметили люди за ним одну особенность: где бы он ни появлялся, то появлялся всегда внезапно и также внезапно исчезал. Сумасшедший и есть.
Однажды приехал как-то в ту деревушку преуспевающий торговец Хусейн со своей семьёй. Приехал, так сказать, на разведку. Всё мечтал расширить свою торговлю Хусейн в этих краях. И был довольно зажиточным. Имел достаточно средств, чтобы позволить себе жить очень хорошо. Но мечтал о несметном богатстве. Всю свою жизнь он положил на то, чтобы следующий день принёс ему на динар-два больше предыдущего. Преувеличить своё богатство мечтал Хусейн. Каждый день он подсчитывал свои доходы и расходы. Целыми днями Хусейн был занят только тем, что продавал и считал.
И вот, однажды, отправился Хусейн на базар. Навьючил своего ишака товарами и поехал верхом. Ехал, ехал Хусейн, погружённый в свои расчёты. А навстречу ему бедняк Али, совсем голый, свободный как ветер. Пересеклись их пути на дороге. Отвлекла Хусейна нагота Али от важных расчётов. Сбился Хусейн, совсем сбился со счёта.
Какой стыд! Человек нагишом по пустыне расхаживает! Не смог Хусейн промолчать, увидев такое, дабы слыл он порядочным и моральным человеком, воспитанным правоверными родителями.
— Посмотри на себя, оборванец, разве не стыдно тебе вот так по земле ходить? — спросил его торговец Хусейн.
— Скажи мне, Хусейн, ты живёшь тем, что торгуешь, на вырученные деньги кормишь семью, а излишки прячешь в свой сундук. Вот скажи мне, счастлив ли ты? — весело спросил его Али.
Растерялся Хусейн: «Откуда этот оборванец знает моё имя?». Но виду не подал.
— Нет, конечно, я хочу заработать ещё больше, вот тогда я буду действительно счастлив! Просто мне надо ещё больше!
— Но зачем?
— Как зачем?! Вот идиот! Посмотрите-ка на него! Чтобы жить ещё лучше, болван!
— Зачем тебе жить ещё лучше, ты разве плохо живёшь?
— Зачем плохо, ну ты, видно, совсем дурак! — рассмеялся Хусейн. — Хорошо, очень хорошо живу, вот только жена у меня сварливая, а так — хорошо живу. Но ведь хочется жить ещё лучше, всё лучше и лучше.
— Значит, всё-таки тебе чего-то не хватает, если тебе хочется жить всё лучше?
— Ой, и не говори! Много чего не хватает, денег не хватает! — сказал Хусейн и рассмеялся.
— А если не хватает, то получается, что ты — нищий, оттого и смотришь с вожделением на богатство других людей.
— Какой я тебе нищий, оборванец? Думай, что говоришь! — вспылил Хусейн.
— Самый обыкновенный слепой нищий! Как и большинство людей! Смотришь всегда в сторону, не видя сокровищ у себя под ногами!
— Где? Где сокровища? — завертелся на месте Хусейн, приняв слова Али за чистую монету, и несколько раз обернулся вокруг, быть может, деньги из кошелька ненароком упали.
— Ты их не увидишь! Потому как всегда смотришь в другую сторону! — расхохотался Али.
— Какую такую сторону? Ну… знаешь, хватит, устал я от твоих глупых разговоров! — рассердился Хусейн; он так и не нашёлся, что ответить Али. — Послушать тебя, так ты знаешь о жизни всё, а на вид — оборванец как есть!
— Посмотри на меня, Хусейн. Мне ничего не нужно. У меня всё есть. Ветви чинар и кустарников — моя крыша над головой! Есть сегодня что надеть и поесть — да и ладно. Всё, что ни есть у меня сейчас — всё это просто средство. Глупо обычное средство делать целью всей своей жизни. Зачем тратить всю свою жизнь на то, что уже есть, и чем можно просто пользоваться, ровно. Живи более простой жизнью, Хусейн! Упрощай её каждый день! И тогда, однажды, твоя жизнь заполнится до краёв такими сокровищами, которые тебе и не снились!
— Хе, по-твоему, моя торговля мешает мне жить полной жизнью? Ты что, обалдел совсем? Грибов объелся что ли, оборванец?
— Чем проще живёшь, тем меньше болит твоя голова, а чем меньше она болит, тем больше сил и времени остаётся на что-то другое!
Али помолчал и добавил:
—Имя моё — Али! Запомни его. Наши пути ещё пересекутся, — ответил Али и пошёл дальше.
Хусейн обернулся, чтобы сказать что-нибудь гадкое вслед оборванцу. А того и след простыл.
Хусейн только почесал затылок, посмеялся над словами оборванца, а потом вдруг выпалил: «Ну всё, я совсем опоздал! Чтоб тебя! Чёртов оборванец!»
Подстегнул своего ишака Хусейн и что было духу помчался на базар. К слову сказать, Хусейн так опаздывал каждый день. Правда, были у него хорошие лошади, лучшие из лучших быстроногие арабские скакуны. Но держал их Хусейн для особых случаев. «Нечего им сновать по базару без дела — дорогой товар».
Так и ездил на своём старом тощем ишаке каждый день, изнуряя долгой дорогой его и себя. Кроме понедельника. Понедельник был не базарным днём, когда Хусейн мог позволить себе вдоволь выспаться на мягкой тахте. Так и жил — в суматошном ритме от понедельника до понедельника, всё гоняясь за призрачным богатством, за лёгкой наживой, которую он каждый день молил Аллаха ниспослать ему!
И вот, в один прекрасный день Аллах услышал его молитвы.
В тот поздний воскресный вечер Хусейн, повиснув как плеть на своём родном ишаке, и ничуть не отличаясь от него своим видом, уставший как чёрт, ехал обратно домой с большого базара через пустынные места, поросшие кустарником и саксаулом, не чувствуя ни рук ни ног. Позади него болталось два мешка, набитых серебром. Это была его выручка за неделю. Всю дорогу от базара Хусейн считал, сколько он за неделю собрал прибыли. Однако всё не был довольным до конца. Ему казалось, что выручил он по-прежнему мало. Подсчёты так утомили его, что он то и дело клевал носом на своём ишаке. Но вот беда — ишак был довольно костлявым, его старые кости втыкались в мягкое тело Хусейна, мешая ему погрузиться в свой сладкий сон.
— Почему же ты у меня, скотина, такая костлявая? — брюзжал в полусне Хусейн.
«Кормить что ли тебя начать нормально?», — всё думал Хусейн.
«Ну, не-ет! Скорее разориться можно, чем такую прожорливую скотину откормить! Лучше оставлю всё как есть», — так подумал Хусейн. «Лучше я тебя…», — но тут Хусейн так и не успел додумать, что ему лучше будет сделать с ишаком, как где-то совсем близко от него раздался странный звук.
Окончательно проснувшись от сноподобного «ишачьего» бреда, он стал прислушиваться к этому звуку. Звук был размеренным и повторяющимся и, судя по всему, был совсем неподалёку.
Хусейн слез с ишака, привязал его к саксаулу и, затаившись, стал тихо подкрадываться в направлении звука. Медленно пробираясь сквозь терновые кусты и всматриваясь в источник звука, он вскоре увидел какую-то странную тень, которая бойко орудовала лопатой, копаясь в земле под небольшой чинарой. За этой чинарой начинались огни. Это была село, где жил Хусейн. Когда-то, чтобы спастись от палящего зноя в этих пустынных местах, жители посадили много чинар. Жители так старательно за ними ухаживали, что спустя много лет произошло настоящее чудо: чинары выросли на редкость большими. А село так и назвали: Минг Чинор, что в переводе с тюркского означало «тысяча чинар». И вот теперь, под одной из таких чинар копошились проворная тень, а поодаль — Хусейн: тень копалась в земле, а Хусейн тихонько наблюдал, иногда всё же пошевеливаясь от надоедливых мошек и блох.
Вскоре была откопана большая яма. Лопата воткнулась во что-то твёрдое. Хусейн это понял по глухому звуку, который сильно отличался от других.
Тень вздохнула, бросила лопату и принялась что-то доставать из ямы. Хусейн краем глаза увидел показавшийся из ямы небольшой продолговатый ящик. Вытащив странный ящик и оставив его у края ямы, тень начала бродить по окрестностям, видимо, в поисках подходящего камня или палки, чтобы его вскрыть. В этот момент вышла луна и осветила застилавшую всё пелену сумерек. Осветила она и мелькающую тень. Лунный лучик невзначай упал на неё, осветив знакомое лицо, и Хусейн узнал в нём оборванца. Это был Али.
Он невозмутимо шёл прямо к кустам, где затаился Хусейн.
Увидев оборванца, уверенно идущего в его сторону, Хусейн замер от страха. Сердце его бешено заколотилось.
«О Аллах, неужели он меня заметил?! Ну всё, сейчас этот сумасшедший возьмёт лопату и прибьёт меня, дурака такого! Как пить дать — прибьёт!».
«Вой-бой, на кой чёрт Аллах наградил меня таким неуместно большим любопытством?, — скулил Хусейн. — Прощай Хусейн, прощай богатство! Видать не суждено мне стать богатым и влиятельным торговцем». Хусейн плакал в смиренном ожидании удара лопатой по голове. И только Хусейн хотел зажмурить глаза, как Али остановился в шагах пяти от него. Поднял подходящий камень и вернулся к ящику. Два три удара по проржавевшему замку и ящик открыт. «Что же там такое?», — от нетерпения Хусейна стало трясти, от чего кусты зловеще зашевелились. Али оглянулся и посмотрел в сторону кустов. Затем он улыбнулся, закрыл ящик, и без труда спустил его обратно в яму.
Вскоре Хусейн опять услышал звук орудующей лопаты. Яма была закопана вновь. Али глубоко воткнул лопату в свежеобразовавшийся земляной холм и ушёл в неизвестном направлении.
После того, как Али исчез из виду, Хусейн пробыл ещё некоторое время в кустах. А ещё через какое-то время он был уже с лопатой в руке, отчаянно откапывая землю в том месте, где Али закопал ящик. Когда, наконец, Хусейн выкопал яму, он увидел старый, выцветший и проржавевший от времени небольшой сундук.
Такого сундука Хусейн ещё не видывал. Сундук казался очень старым. Но сказать «старый» это, на самом деле, ничего не сказать. От сундука веяло самой древностью. Местами прогнивший, он всё же каким-то чудом оставался очень внушительным и прочным. Весь сундук был покрыт надписями на неизвестном Хусейну языке.
«Странный язык», — подумал Хусейн, пытаясь прочитать написанное, но вскоре оставил все попытки разобрать хоть что-нибудь. Перед глазами у Хусейна всё начало плыть.
«О, Аллах, как же я устал», — подумал Хусейн.
И тут Хусейну почудилось, что прямо из сундука начали выплывать какие-то тени. Мгновение, и они распространились повсюду, окутав всё пространство странной дымчатой пеленой. Странные и довольно жутковатые тени начали приплясывать прямо перед уставшими глазами Хусейна. От их жуткого вида у Хусейна душа ушла в пятки. Он хотел было убежать, да не мог — всё его тело будто одеревенело. Руки и ноги перестали слушаться. Хусейна обуял настоящий ужас. Он хотел закричать, но рот не слушался его и вместо крика он выдавил из себя лишь вялое мычание.
А тени всё кружились, подбираясь к Хусейну всё ближе и ближе. Вдруг две из них примостились с правой и левой стороны от него. Они начали что-то шептать прямо в уши торговца. То ли от ужаса, то ли от сильной усталости, но как ни старался Хусейн изо всех сил понять что же болтали эти странные тени, заклинания ли какие, молитвы ли, увы, всё было тщетно — он не мог разобрать ни слова.
Тени говорили так невнятно и на таком странном, непонятном и причудливом языке, что веки Хусейна, в конце концов, отяжелели и начали смыкаться.
Обессиленный, он рухнул на сундук и заснул, более не в силах что либо делать или понимать.
II
Проснулся Хусейн от того, что что-то чирикало и ползало у него прямо на лбу.
Это была пичуга. Пичужка чирикала:
— Хусейн — вор! Чирик-чирик! И жадина! Чирик!
«Вах-вах! Чудеса! — подумал Хусейн. — Птица! А вот разговаривает как человек! Говорил я своему другу, Фарходу, что птицы умеют разговаривать по-человечьи!».
— Хусейн — вор! — всё чирикала пичужка.
— Пошла прочь! — застонал Хусейн. — Вон! Вон отсюда!
Он отчаянно замахал руками, вспугнув птичку. Птичка вспорхнула и взлетела на самую высокую ветку чинары. Хусейн поглядел было ей вслед, но потерял из виду — пичуга вдруг исчезла, будто и не было её.
Хусейн оглянулся.
Занималось утро. Солнце выпустило свои первые лучи, которые залили всё пространство красно-золотым оттенком. Хусейн находился всё в той же яме, лёжа пластом на крышке сундука. Он с него вскочил, и, недолго думая, открыл крышку, благо она уже не была на замке: Али обо всём позаботился заранее.
— Золото! — вскричал Хусейн, чуть не упав в обморок. Сундук, на котором он спал, был доверху набит золотыми монетами!
— Золото! Наконец, Аллах услышал мои молитвы! Теперь всё пойдёт по-другому! Теп… — тут он осёкся, резко понизил тон и, закрыв крышку сундука, оглянулся по сторонам. А не подслушивает ли меня кто?
— Надо брать золото и улепётывать, пока оборванец не вернулся! Ты смотри! Нищий нищим, а сундучок где-то раздобыл! То-то я не догадался, о чём он плёл, когда говорил, что ему ничего не нужно. Конечно, с таким-то сундучищем, набитым такими деньжищами! Ну, теперь-то, оборванец, этот сундучок мой! Мой по праву!
Хусейн взял пригоршню золотых монет в свои руки. Как они великолепно сверкали на утреннем солнце! Надо же, от времени они ничуть не помутнели. Чистейшее золото! Однако, какой странный блеск у этих монет. Хусейн взял одну и внимательно её изучил. Монета была незнакомой чеканки. Подержав её в руке, Хусейн почувствовал что-то ещё кроме её физической тяжести, отчего ему стало не по себе. В глубине души он понимал, что это была не просто физическая тяжесть. Но что именно? Он не знал. Внезапно ветка чинары зашевелилась.
Хусейн испуганно оглянулся по сторонам. Неужели Али вернулся? Ах нет, наверное, просто глупая птичка. Однако мысли о скором возращении Али, не давали покоя Хусейну.
Ох уж этот проклятый Али! Что если он вернётся с минуты на минуту? Сундук был слишком тяжёл. Одному не унести! Что же делать?
Тогда Хусейну закралась в душу подлая мысль.
Он решил дождаться Али. «Рано или поздно, пройдоха явится! А я тут как тут! Огрею его лопатой по голове, совсем легонько, для профилактики, а как только он лишится чувств, у меня будет достаточно времени, чтобы перенести всё золото!».
Сказано — сделано. Хусейн притаился за деревом с лопатой наготове, в ожидании оборванца. И стал его выжидать. Но проходила минута, другая, а Али всё не возвращался. Вместо этого к нему вернулась его совесть. Совсем некстати! Совесть неприятно щекотала его где-то в груди. «Что ты делаешь, Хусейн? Что ты собираешься сделать с этим несчастным? Что ты собираешься сделать с собой, Хусейн?»
— Уйди! Уйди, подлая! Быть может это мой последний шанс! Уйди! Не мешай мне выполнить предначертанное! — зашипел Хусейн.
Прошёл целый час утомительного ожидания. Два. Три.
Солнце было почти в зените и начало нещадно припекать. Хусейну начало мерещиться, что Али уже здесь и теперь бегает меж кустов. Хусейн то и дело дёргался от каждого звука, от каждого шороха. То ему казалось, что Али спускается с дерева, то казалось, что он, как тигр, рычит и выпрыгивает из-под куста.
Каждый раз, когда Хусейн отмахивался лопатой от очередного видения Али, он обнаруживал, что это был всего лишь куст или деревце. Самого Али нигде не было.
Так прошёл день.
Хусейн начал ощущать, что постепенно сходит с ума. И если бы кто-нибудь проходил поблизости, то увидел бы полоумного торговца, покрытого с ног до головы сырой землёй, который то и дело прыгал и вопил во всю глотку, как умалишённый толстый мартовский кот, дико вращая глазами и усиленно хлопая лопатой по кустам. Но, к превеликому счастью, никому такого зрелища увидать не довелось — Хусейн был один. И вскоре он это понял.
Успокоившись, он нашёл укромное, скрытое от любопытных глаз место неподалёку от чинары, и, не без помощи своего верного ишака, провозился весь остаток дня, перетаскивая всё несметное золото туда.
«Теперь золотишко спрятано надёжно и принадлежит только мне!», — подумал Хусейн, стряхнул с себя пыль, сел на своего тощего ишака и, уставший, но очень довольный, поскакал к себе домой.
III
Прошли месяцы. Годы. От маленькой деревушки до больших городов прошла весть о том, как внезапно и быстро разбогател торговец Хусейн. Его товары шли большими караванами до самого Исфагана. Деньги текли рекой. Большие деньги приносили ещё большие деньги.
Вся деревня была шокирована таким быстрым обогащением. Откуда у Хусейна взялись такие деньги?
С огромными деньгами пришла огромная слава, огромный дом, огромные ворота, огромные заборы. С огромными заборами поприбавилось охраны и людского раболепия пред такой успешной и богатой личностью как Хусейн.
— Ассаламу алейкум, Хусейн-ака, — говорили ему каждый день люди, согнувшись в три погибели и смиренно опустив глаза перед такой важной персоной.
Погружённый в свои дела, буквально утопающий в них Хусейн почти никогда не замечал, разве что иногда слегка кивал своей большой головой в знак того, что люди, приветствующие его, были им услышаны.
Но вот обрёл ли своё счастье Хусейн? Нашёл ли он ответ на Вопрос, который когда-то задал ему свободный Али? Ведь Хусейн, наконец, достиг всего того, к чему стремился и должен был радоваться столь внезапно обретённому счастью и богатству.
«Мне надо ещё больше, и тогда я буду действительно счастлив!», — говорил он когда-то.
Но нет. Пуще прежнего погружённый в свои бесчисленные подсчёты, теперь он был втройне занятым человеком. И на счастье просто не хватало времени. Подсчёты занимали у него дни напролёт. Подсчёты отнимали у него спокойные ночи. Хусейна мучили кошмары и бессонница. Что если враги прознают о его богатстве? Так их много теперь стало! Повсюду одни враги и конкуренты! Чего только стоит этот наглый и мелочный торговец шелками Яшмет! Этот выскочка давно уже затевает что-то против него, Хусейна! А Уткир, хитрый и изворотливый продавец ковров и бакалейных товаров? Не далее как на прошлой неделе он покусился на его жизнь и в придачу разрушил пару торговых точек, проходящих на пути в далёкий Китай.
Нет! Надо быть на чеку! Всё время на чеку!
Что и говорить! В прошлом месяце Хусейн понёс убытки. Правда, небольшие, но всё же убытки! Нет, так не может больше продолжаться!
С того самого дня всю бухгалтерию Хусейн взял на себя.
Думал Хусейн и о разбойниках, которые, по словам торговцев, недавно начали орудовать в пустынных степях. «Надо и об этом позаботиться», — решил Хусейн. Он обзавёлся огромной личной охраной и платил им большие деньги за безопасность своей персоны.
Однажды, в приступах паранойи, он прекратил вообще покидать стены своего дома и вёл свои дела прямо из него. Каждый день он считал, отправлял новые товары, прячась в своём большом доме и постоянно меняя комнаты своего ночлега.
А его друзья? Что с ними стало? Да, когда-то у него был друг. Торговец Фархад.
Часто после длинного базарного дня вместе они возвращались домой к своим семьям, по дороге беседуя о вечном, о любви, о счастливой жизни.
— Вот погоди, Фархад, я разбогатею, и такая счастливая жизнь начнётся у нас с тобой, что тебе и во снах не снилась!, — часто говорил Хусейн своему другу.
— Ладно уж тебе, Хусейн, сам на ноги встань сначала. Мне от тебя ничего не нужно, ты же знаешь, — отвечал ему Фархад.
Часто он гостил у Хусейна, где друзья играли в нарды допоздна, читали стихи, писали свои. Часто можно было услышать Хайяма, Руми, Рудаки в тёплых и радужных стенах их домов. Дом Хусейна всегда был полон гостей, двери его дома были открыты каждому прохожему.
Конечно, бывали и чёрные дни, когда не было торговли, а кошелёк пустел. Поддерживая друг друга в эти самые чёрные торговые дни, друзья плевали на всё, брали выходной и семьями уходили в походы, выбирались на природу.
Где же теперь его друг Фархад?
С того самого дня, когда Хусейн нашёл золото, он стал очень подозрительным, видя во всех одних врагов. Своим близким друзьям он особенно не доверял.
«Все они хотят ограбить меня, они хотят лишь отобрать у меня моё золото», — твердил себе Хусейн. Он перестал общаться со своими друзьями.
Досталось и Фархаду. С каждым днём Хусейн подозревал своего друга всё больше и больше. «Этот хитрец знает про моё золото. Слишком уж честно и открыто себя ведёт», — думал Хусейн. С каждой новой встречей друзей Хусейн всё больше кривил своей «мордой», косо посматривая на Фархада.
— Ты просто завидуешь мне! — однажды сказал Фархаду Хусейн. — С того дня, когда мне повезло, ты стал зеленеть от злости. Но сумел мастерски скрывать от меня. Ты — лицемер, Фархад!
— Что за чушь ты несёшь, Хусейн?! Посмотри на себя, уж кто больше позеленел от злости из нас двоих, так это ты! И я знаю почему. Твоё богатство совсем изменило тебя! Ты обрюзг, забыл о своей семье! Сколько тебя помню, ты только и жил тем, что хотел разбогатеть! Но вот ты разбогател! Что?! Тебе всё мало?! Теперь и я тебе не угодил?!
— Завидуй молча, Фархад! Лицемер! Я больше не нуждаюсь в прихлебателях! Пошёл прочь!
— Я прихлебатель?! Ну что ж, Хусейн, запомни эти слова хорошенько, потому как теперь у тебя больше нет друга. Теперь у тебя нет ничего, даже семьи!
Семья. Однажды Хусейн выгнал свою жену и сына. Это было сделано в порывах ярости — Хусейн никак не мог найти ту часть золота, которую он надёжно припрятал у себя на чердаке. Тогда он и обвинил своих близких, жену и ребёнка, и вышвырнул их из дому.
— Прочь с глаз моих! Плебеи! Обманщики! Обмануть собственного мужа! — кричал он им вслед, видя как его верные и жадные до денег слуги без всяких церемоний и жалости тёмной ночью выгоняли из дома плачущую мать с маленьким ребёнком.
Трясущийся от смеси гнева и ужаса, от осознания того, что натворил, Хусейн вернулся в свою уже пустую спальню и повалился на кровать, пытаясь забыться во сне. Но он не спал. Как же долго он не спал! Внезапно в его голове возникло ясное воспоминание, пронзившее его грудь, словно отравленная стрела: он вспомнил — не далее, как вчера, он пил вино со своими «новоявленными друзьями», партнёрами по торговле. Выпив довольно много, он проболтался им о том, что хранит у себя на чердаке несметное богатство. Однако придя в себя и поняв, что наговорил лишнего, он решил в тот же день перепрятать золото в конюшню, где он держал своих лучших лошадей.
Вспомнив события вчерашнего дня, он тут же кинулся в конюшню, где нашёл «украденное» золото нетронутым и преспокойно лежащим на своём месте. Надрывный вопль Хусейна пронизал ночной воздух.
— Что я натворил! А-а! Что я наделал!!!
Тотчас же он выбежал из дому и начал звать свою жену и сына по имени. Но никто не откликнулся на его зов. Он искал их всю ночь. Но никого не нашёл. В отчаянии и горе он нанял частных сыщиков для поисков своей пропавшей семьи. В течение нескольких недель наёмники искали семью Хусейна в деревне и за её пределами. Но так и не нашли.
После событий той злосчастной ночи Хусейн велел убрать все зеркала в его доме. Он больше не мог видеть своё отражение после того, что совершил.
Хусейн совсем изменился. Его лицо осунулось и потемнело. Тёмная сторона всё крепла в нём, захватывая каждый миллиметр его души. Он затаил чёрную злобу на всех. Он решил, что все только и делают, что обманывают его в своём собственном доме, а слуги и наёмники специально прячут жену и ребёнка, чтобы выколотить из него деньги. Его ни на миг не оставляли навязчивые параноидальные мысли. Так что, в конце концов, он выгнал всех своих слуг и охрану, подозревая, что они хотят его убить и забрать всё его добро.
— Никто мне не нужен. Я сам себе хозяин. Я сам справлюсь со своими делами! Убирайтесь все из моего дома! Во-он! Прихлебатели!
Хусейн остался один. Один на один в своём пустом и заброшенном всеми доме. Когда-то в нём проживала радость и счастье простого семьянина. Теперь же радость ушла, остался только Хусейн с его золотом. Неодолимая тоска одолевала Хусейна. Невыносимо было для него более оставаться в этом доме. Однако он продолжал находиться в нём и думать о своём богатстве. О своём золоте.
— Золото! Моё золото! Ничего, ничего! Когда я разбогатею ещё больше, все ко мне вернутся, все-все! И мой друг Фархад, и даже моя жена Мариам и мой сын Фарух, — тешил он себя нелепыми мыслями. Но с ними закралась и ещё одна: «А если вернётся Али?».
«Наверняка, лишившись своих денег, он стал атаманом пустынных разбойников! А быть может, именно он и похитил мою жену! Ну да, конечно же! Он их похитил! Он хочет вернуть себе своё золото! Он никогда не простит мне того, что я его украл!», — мысли всё мучали и терзали Хусейна.
— Я ничего не крал! — кричал Хусейн призракам в пустом доме. — Моё! Это моё золото! Не отдам! Ты слышишь меня, Али? Не отда-а-ам!
Каждый день Хусейн не находил себе покоя. Теперь он совсем перестал спать. Он видел образ Али везде. Когда он прятался у себя в комнатах или когда он убегал из дому к знакомым чинарам, чтобы там хоть немного прийти в себя и заодно посмотреть как там «поживает» его золото. Внезапно Али «вырастал» посреди чинар. Хусейн видел его среди саксаулов. Он встречал его у реки. У своего собственного фонтана во дворе. Везде и всюду, где был ни находился Хусейн, он не мог спрятаться от укоризненного взгляда Али.
«Счастлив ли ты теперь?», — спрашивал его образ Али.
— Чтоб ты провалился! Сгинь, Шайтан! — кричал Хусейн, бросая в мимолётный образ то, что попадало ему под руку: то подушку, то свою огромную чалму.
Хусейн сходил с ума.
«Золото, золото! Счастлив ли я? Конечно, столько золота, конечно, я счастлив, нету на свете счастливей меня».
Успокаивался он лишь тогда, когда возвращался к своим делам, своим подсчётам. Однако его тяжёлые навязчивые мысли накликали беду и здесь. Подозревая всё и вся в воровстве, он избавился даже от тех, кто был с ним в торговом деле. Один за другим, они покидали его.
И дела его стали идти совсем из рук вон плохо. Теперь же Хусейн терпел убытки за убытками. Он продолжал вкладывать деньги, но не был в состоянии ими управлять. Он потерял половину караванов в пустынях, не особо заботясь об их должном уходе. Люди, работающие на него, разбежались кто куда — он им стал слишком мало платить. Он потерял почти все свои деньги и теперь залезал в свой неприкосновенный запас — несметный сундук, хранимый многолетними и толстыми чинарами. Сундук пустел, а караваны все разбегались, исчезали в пустынных бурях.
И вот остался последний караван. Последняя, самая преданная Хусейну горстка людей и последняя горстка золотых монет, которую Хусейн постоянно носил в маленьком кисете на своей груди. Потеряв почти всё, Хусейн осознавал, что этот последний караван — его последняя надежда спасти всё, что он потерял.
Отчаявшись, Хусейн отправился в долгий и тяжёлый путь. Он уходил всё дальше, на восток, изнемогая от палящего солнца и жары. С последней партией товаров, которые он так мечтал хорошо продать.
Всё шло как будто хорошо. Караван медленно, но верно продвигался к своей цели.
Но вот однажды наступила нещадная ночь. Ночь, принёсшая с собой беду.
— Песчаная буря! Песчаная буря! — закричали торговцы.
— Спасайте караван! — услышал чей-то голос Хусейн, уже засыпавший, в полубредовом состоянии, в наспех разложенном шатре посреди пустыни. Услышав страшную весть, он опрометью выскочил из своего шатра, чтобы успеть укрыть своих последних верблюдов.
Но было поздно — буря была очень сильной! Коварная и беспощадная, она затмила всё видимое и невидимое пространство густой пеленой из песка. Всюду был один песок! Хусейн не видел ничего: его глаза, его уши, его нос были заложены песком.
Он ослеп. В его ушах стучало и гудело. Сквозь шум песчаного ветра он услышал отчаянные голоса торговцев. Однако вскоре стихли и они. Неспособный более видеть, что происходит, он закричал от отчаяния:
— За что мне всё это?! За что ты меня так караешь, о Аллах?!!
И повалился на песок.
Всё смолкло.
IV
Хусейн очнулся.
Было больно смотреть. Песок сильно врезался в глаза. Может он ослеп навсегда? Куда теперь идти? Кому он теперь нужен? Руки лихорадочно елозили по груди. Нашёл! Золото! Моё золото! Хусейн крепко сжимал драгоценный кисет, в котором ещё оставалась небольшая горстка золотых монет.
Не видя, куда идёт, он шёл, туда, куда его несли уставшие ноги. Так он прошёл очень долго, пока палящие лучи стали просто невыносимыми. Он давно потерял свою чалму и чувствовал, как его непокрытая голова вот-вот загорится солнечным всепоглощающим пламенем, лучи прямо таки прожигали его кожу. В голове мутило, жара была такая, что Хусейн упал и более не мог подняться. Его успокаивал лишь его драгоценный кисет, который он крепко прижимал к своей груди ослабевшей рукой.
О, Аллах! Как же хотелось пить!
— Пить! Пожалуйста, пить! — стонал Хусейн тихим голосом.
Внезапно он услышал приближающийся шум.
Шум сотни ног и копыт, отбивая гиблую пустынную землю, приближались к тому месту, где ничком лежал Хусейн.
— Ты смотри, человек лежит! — крикнул кто-то.
— Абдулла, человек! — подхватил ещё кто-то.
— Пить! Пожалуйста… — стонал Хусейн.
— Что он там бубнит? — спросил кто-то.
— Воды требует! — ответил противным голосом кто-то и подошёл поближе к телу Хусейна, так близко, что Хусейн почувствовал его зловонное дыхание.
— Вода стоит денег, мусульманин! — ответил человек со зловонным дыханием.
— Стой, Ахмет, не мародёрствуй. Лучше сжалься над несчастным и дай ему воды. У тебя её предостаточно — сказал тот, кого звали Абдуллой.
— Ну что ж, оборванец, вот тебе вода!
На Хусейна полилось что-то тёплое и отвратительное на вкус.
«Моча!», — догадался Хусейн. Блеснула и другая догадка: «Это разбойники! Мне крышка!»
— Абдулла, этот проходимец что-то сжимает у себя на груди, дозволь проверить?
— Валяй, Ахмет!
— А ну, оборванец, что ты там прячешь? Показывай давай!
Хусейн стиснул крепче свою руку.
— Моё! Прочь! Прочь, животное! Зверюга! Оставь меня в покое! — выл Хусейн и усиленно дрыгал ногами. В конце концов Хусейну удалось пару раз пнуть Ахмета в грудь и в лицо.
— Так ты ещё и лягаешься, паршивец! — крякнул Ахмет, и Хусейн услышал лязг стали.
Ахмет вытащил из ножен кинжал.
— Сейчас я с тебя живо шкуру спущу!
— Стой, Ахмет! Он ещё нам понадобится! Дай мне! Я всё сделаю поаккуратнее тебя.
Страх подкатил к горлу Хусейна: «Сейчас зарежет как свинью».
— Как прикажешь, атаман, — Ахмет отошёл в сторону, освободив дорогу атаману.
Абдула выхватил кинжал из рук Ахмета и вплотную приблизился к Хусейну, продолжавшему сжимать кисет одной рукой.
— Видать, что-то ценное! — сказал Абдулла.
В следующий момент Хусейн ощутил на своей руке жгучую боль, лезвие ножа прошло сквозь ладонь. Хусейн завопил от боли, и ослабил руку.
— Эй, да здесь у него золото! — вскричал Ахмет, увидев содержимое кисета в руках атамана.
— Да, золото, — холодно ответил Абдула. — А что ты ещё думал увидеть в руках у жадного торговца? Ты только глянь на его алчную морду — за золото этот торговец мать родную продаст!
— Моё! Моё! Отдайте! — ныл Хусейн. В его руке по-прежнему торчал нож, кисет же был сорван. Теперь у Хусейна ничего нет! Ничего!
Хотя было ли у него что-нибудь вообще?
Его вдруг осенило: с того момента как он нашёл это проклятое золото, он стал НИЩИМ.
«Проклятое золото!»
Хусейн услышал грубый смех дюжины человек, склонившихся над ним. Он не видел их лица. Вместо них он увидел лица своих близких, все они были рядом с ним в эту секунду. Он пригляделся к ним. И увидел образ своего сына Фаруха. Воспоминания хлынули ручьём прямо из его глаз:
«Папа, ты у меня храбрый?», — спрашивал Фарух.
«Конечно, сынок, очень храбрый, папа никогда тебя в обиду не даст!», — отвечал Хусейн.
«А если придут разбойники?»
«Если придут — прогоню, обязательно защищу тебя и твою мать», — ответил Хусейн, взъерошив волосы сына.
«Значит, мы всегда будем вместе?», — спросил сын.
«Конечно, всегда».
Сильный удар в лицо встряхнул Хусейна от его видений.
— Что будем делать с этой скотиной? — спросил кто-то очень близко стоящий от Хусейна.
— У меня есть идея, — ответил Абдула.
Хусейн почувствовал то, как море рук подняли его и куда-то понесли.
— Куда? Ку…куда вы меня…?
Последовал второй удар по голове. В ушах раздался оглушительный шум и окончательно стих.
V
Хусейн очнулся неизвестно где. Очнулся от странных возгласов.
Сколько он пробыл без сознания? Где он?
Зрение немного вернулось к нему, и он смутно увидел, что находится в каком-то помещении — то ли в хлеву, то ли в стойле. Жара и вонь здесь стояли невыносимые. Голова ныла, рука опухла так, что шевелить он ей совсем не мог.
— Живой товар! Покупайте! Отменный товар из Африки, из Средней Азии, из Персии! —услышал он звонкие голоса, которые раздавались то там, то здесь.
— Почём этот? — спросил чей-то дребезжащий мерзкий голос, совсем близко от него.
— Пять золотых динаров, — ответил второй.
— Почему так дорого, он же совсем больной? — спросил всё тот же голос.
— Нет, он абсолютно здоров, просто досталось ему немного! — Хусейн услышал низкий смешок. Он узнал этот голос. Это был голос Ахмета.
— Кто он и откуда? — спросил покупатель.
— Не знаю, по одежде вроде среднеазиатский торговец, — отвечал Ахмет.
— Мне нужен хороший работник, а не этот проходимец.
— У него сильные плечи, смотрите , — кто-то сильно вцепился Хусейну в плечо, разорвав на нём одежду. Хусейн вскрикнул от боли, теряя сознание.
— Покажи его зубы! — потребовал покупатель.
Хусейн почувствовал, как кто-то грубо раскрыл ему рот.
— Беру! — услышал Хусейн слова покупателя и окончательно потерял сознание.
VI
Много времени прошло с тех пор, пока Хусейн до конца понял, что с ним произошло на самом деле.
Всё это время он находился словно в сноподобном бреду. В голове проносились обрывки странных образов и сцен. Сознание то покидало, то возвращалось к нему. То ли во сне, то ли наяву он видел незнакомые города и людей. Эти люди были то жестоки к нему, то снисходительны. Одни приносили ему поесть. Но чаще попадались другие.
В своих странных полуснах он видел одного и того же человека в причудливых одеждах и с хлыстом в руке. Человек замахивался хлыстом. В следующую же секунду Хусейн ощущал острую боль в спине и терял сознание.
— Вставай, раб! Время работать.
Хусейн попал в рабство. Его увезли в далёкий Египет, о котором он когда-то слышал ещё младенцем. В чужой стране его определили на тростниковые поля. С утра до поздней ночи он занимался тем, что срезал тростник за тростником на бесконечных тростниковых плантациях. Здесь всегда стояла нестерпимая жара. Хусейн работал до тех пор, пока изнемогая от усталости, не падал замертво в тростник, где его тут же поднимали сотоварищи-рабы и относили в огромное грязное помещение для рабов, где он жил.
По иронии судьбы тростниковые плантации принадлежали какому-то торговцу из Средней Азии — такому же, как и он. Торговец имел тысячи рабов, которые тысячами косили тростник. Каждый день торговец собирал прибыль в несколько тысяч динаров.
«Надо же, — подумал Хусейн. — Совсем такой же, как я».
Хусейн потерял смысл в жизни. Каждый день, уходя на плантации, он мечтал только об одном — умереть. Его жизнь больше не имела смысла. Однажды, найдя золото, он потерял неизмеримо больше — семью, родных, друзей, село, и, наконец, он потерял главное — он потерял СЕБЯ.
Кто теперь он? Жалкий торговец, продавший своих близких за золото, обрёкший их и себя на верную смерть.
Каждый день он вынашивал план о своём окончательном побеге из этого мира. Он давно хотел свести с ним счёты.
И вот однажды ему представилась такая возможность.
Однажды жестокий смотритель с хлыстом отобрал его и ещё нескольких рабов для особой цели — их отправили на какое-то плоскогорье собирать особые травы. Как утверждал смотритель, эти травы необходимы были их хозяину для омоложения.
Волшебная трава росла на очень подходящем месте для задуманного Хусейном — на плоской возвышенности с обрывом. Это было плато.
Тот день был самым обычным днём в жизни Хусейна. Таким же нестерпимо жарким и бессмысленным.
Целебную траву здесь искали с самого утра. Она должна была быть сочной и не тронутой лучами палящего солнца. Но, к сожалению, попадалась именно высохшая, никудышная.
Поиски были всё же увенчаны успехом — к обеду её обнаружили. Как ни странно, она росла на самом краю плато, на одном из его скрытых участков. Защищённое огромным валуном от палящего солнца растение чудом сохранилось. За этим участком начинался обрыв, тянущийся вдоль всей линии горизонта. Это-то и надо было Хусейну: он скроется за валуном, и все будут думать, что он просто продолжает собирать траву, никто ничего не заметит.
«Пора!», — подумал Хусейн, глядя на то, как рабы погрузились с головой в свою работу. Они так ею увлеклись, что не заметили, как Хусейн, продолжая делать вид, что что-то собирает, тихо ушёл.
— Где Хусейн? — спросил вдруг старший из рабов Хуршид, — он же только что был здесь, рядом с вами?
Кто-то увидел маленькую тень вдалеке, стоящую на самом краю обрыва.
— Разве это не он, там? — раб безразлично указал на тень.
— Что он ещё там удумал? Хусейн! — крикнул Хуршид.
«Кричите до посинения! Чёртовы рабы!», — подумал Хусейн и шагнул к обрыву.
— Хусейн! — опять услышал он.
Внезапно перед ним возник образ Али. Такой прозрачный-прозрачный. С каждым стуком сердца Хусейна Али становился всё «предметнее», приобретая чёткие очертания. Глаза его улыбались.
«Что ты здесь делаешь, Али?», — подумал Хусейн.
— Что делаю? Жду тебя, несчастный, — молвила прозрачная фигура Али, улыбаясь.
Голоса рабов становились всё громче. Они что есть мочи бежали к Хусейну.
— Хусейн! — кричал старший раб Хуршид. — Остановись, Хусейн! Не делай этого!
Хусейн продолжал наблюдать за странной дымчатой улыбающейся фигурой Али.
Крик сорвался с его уст:
— Всё лыбишься, скотина! Ты же всё знал!! Знал с самого начала!!!
— Я жду тебя, шагай же смелее! — повторила фигура Али.
— Будь ты проклят, Али! Будь проклято твоё золото-о-о! — крикнул Хусейн и, сделав последний свой шаг, рухнул вниз.
— Хусейн, подожди, что ты делаешь?!! — только и успел крикнуть подбежавший Хуршид.
Но было поздно. Тень Хусейна мягко скользнула вниз.
— А-а-а-а! — донёс ветер надрывный крик.
VII
— А-а-а-а!
Проснулся Хусейн.
Осмотрелся.
Где он? Умер? На небесах? Тогда почему так пахнет сырой землёй? Неужели рабы его уже успели похоронить?
«Быстро, однако, они».
— Ты лежишь в яме, на крышке старого сундука, где находится твоё несметное золото! —услышал Хусейн знакомый насмешливый голос.
Раздался неудержимый смех.
Хусейн оглянулся: действительно яма! А вот и крышка сундука, на которой он, уставший и выбившийся из сил, заснул.
О Аллах, неужели он просто заснул и не просыпался всё это время? Неужели это был всего лишь сон?
— Это не был сон! — ответил всё тот же знакомый голос. — Вернее, это был не простой сон.
— Али? — Хусейн, не веря своим ушам, ещё раз произнёс это имя.
Имя, с которым он жил. Имя человека, с которым Хусейн хотел встретиться каждую секунду последних минут той странной жизни, несущей одни ужасы и бедствия.
— Значит, я всё-таки умер? — спросил Хусейн и оглянулся в поисках источника голоса.
— Да, можно сказать, что ты умер…и заново родился, прямо здесь, на крышке своего гроба-сундука. Хорош гроб! Ему всё-таки удалось унести твою старую никчёмную жизнь! — сказал голос, звонко рассмеявшись.
— Где ты, Али? Я тебя не вижу! — громко крикнул Хусейн, не осмеливаясь вылезти из ямы.
— Я здесь, подними свою глупую голову и увидишь меня!
Хусейн посмотрел наверх. Вспышка света ослепила его. Что это? Солнце или что-то ещё? Вспышка рассеялась, и пред ним предстал Али. Обычный и простой, улыбающийся до ушей. Он находился у самого края ямы, облокотившись на толстый ствол дерева, и ел большущее красное яблоко, с любопытством наблюдая за дальнейшими действиями Хусейна.
Хусейн же ни черта не понимал. Что же с ним произошло? Почему он до сих пор не умер?
— В этой жизни очень много тайн, Хусейн, им нет объяснений, — ответил Али, услышав его мысли.
Не успел Хусейн опомниться, как Али схватил его за шиворот и как котёнка вытащил из ямы, да так легко, что на какой-то момент Хусейну почудилось, что он, подброшенный вверх, повис в воздухе, словно стрекоза.
Как только Хусейн очутился на земле, Али, ослепительно улыбаясь, вручил ему ещё одно большущее яблоко. Яблоко было красное-красное. Таких яблок Хусейн никогда не видел. Аромат фрукта одурманивал его, напоминая о счастливом детстве, когда он, ещё совсем маленьким, собирал фрукты в дедушкином яблоневом саду.
Запах напомнил ему о времени, когда день был длинным и насыщенным, а радость переполняла его всего, до самой макушки головы. Где же она теперь, эта радость?
— Ты ешь, ешь, — улыбался Али, — набирайся сил, ведь яблоко-то непростое!
Хусейн, подозрительно глядя на яблоко, всё же его надкусил — голод не заставил себя долго ждать. И как только он это сделал, его разбитые и отягощённые тяжким сном глаза вновь засияли, а щёки налились румянцем. Хусейн сам стал похож на яблоко, сочное и налитое. Силы вернулись к нему.
— Ну что? — заговорщически подмигнул Али, толкая Хусейна в бок. — Чувствуешь, как возвращается та радость, которую ты потерял?
— Почему я всё ещё не умер? — спросил непонимающе Хусейн.
— Судьбе было уготовано изменить тебя. Но чтобы измениться, ты должен был умереть. И ты действительно умер! Я просто поражён! — сказал удивлённо Али и засмеялся пуще прежнего.
— Почему же я сейчас стою пред тобой и разговариваю? — спросил Хусейн.
— А почём я знаю? — хитро спросил Али. — Я, как и ты, просто доверился той силе, которая повела тебя!
Взглянув на ничего не смыслящего Хусейна, Али продолжил:
— В тот день я проходил мимо этой злосчастной чинары, — Али ткнул пальцем в толстенный ствол, на котором лежал ещё секунду назад. — День был очень жаркий. И я почувствовал, что устал. А чинара, — он опять указал на знакомую уже Хусейну чинару — прямо-таки манила к себе своей прохладой. Что мне оставалось делать? Я поддался её чарам! — Али засмеялся как ребёнок, — и заснул прямо под ней. Во сне мне было видение. Чинара ясно указала мне, что здесь, много лет назад, древние кочевники, носившие волосы цвета огня и обладавшие силой, которой не было равных, зарыли старый сундук с золотом.
Хусейн слушал Али с открытым ртом, словно младенец, не смея перебивать его ни на секунду.
— Проснувшись, я подумал, к чему был этот сон? Ведь я бедный Али. Я привык к голоду и холоду и давно скитаюсь по этой земле. Это золото мне было не нужно. Я знал, что оно предназначалось для кого-то другого. Но также я знал и то, что судьба испытывала меня. И нужно было следовать её знакам до конца. Этого требовала чинара, этого требовала СИЛА.
Не медля ни секунды, я раздобыл лопату. И принялся копать. Я копал и копал, копал и… — тут Али остановился.
— И…что же было дальше? — спросил нетерпеливо Хусейн.
— Остальное тебе известно, — улыбнулся Али.
— Но почему же ты не взял золото?! — не понимал Хусейн.
— Оно мне было не нужно.
Али вдруг пристально посмотрел прямо в глаза Хусейна и продолжил.
— К тому же, я очень ясно увидел цепь тех событий, которые тянуло за собой это золото!
— Но ведь это же было чистейшее золото! — воскликнул Хусейн.
— Послушай, Хусейн, — взгляд Али стал как будто серьёзным, — пройдя через всё, что ты прошёл, и, положа руку на сердце, скажи мне, взял бы ты это золото сейчас?
Хусейн помолчал, потом сказал:
— Я пережил из-за него многое. Я потерял всё: семью, друзей. Потерял свою голову из-за него. Теперь я мёртв. — Горестно ответил Хусейн. — Знал бы я это заранее! Будь проклят тот день, когда я его нашёл! Это золото — сущее ЗЛО! — воскликнул в отчаянии Хусейн.
— ЗЛО, говоришь? — удивился Али. — Тогда что для тебя ДОБРО, Хусейн? — спросил Али.
Хусейн не нашёлся, что ответить.
— Ты думал, что золото — это ДОБРО? Благо Аллаха, которое принесёт тебе удачу, не так ли? — Али покатился со смеху.
Хусейн смотрел на него, насупившись, словно индюк. Али продолжал:
— Но не с точки зрения какой-то там морали. Мораль — это выдумка людей! А с точки зрения твоего удобства, Хусейн. Что тебе удобно — то и добро, а что неудобно — то зло. Всю жизнь ты гонялся за своим золотом, и всё для того, чтобы сделать свою жизнь удобнее. Но пройдя всё, что ты прошёл, теперь ты утверждаешь, что золото — это ЗЛО!
— Такое ДОБРО мне больше не нужно, Али! — холодно сказал Хусейн. В его глазах всё ещё отражалось то горестное знание, которое впечатала в него странная жизнь, которую он прожил, до сих пор не понимая, жив он или мёртв. Ещё больше не понимал он того, почему Али смеётся. Что смешного в том, что он умер?
— Я гонялся за привидениями, Али, — сказал Хусейн.
— Значит, для тебя это золото послужило ДОБРОМ, Хусейн.
— Как же так? Всё же как раз наоборот! — возразил Хусейн.
— Я думал, судьба испытывала МЕНЯ. А оказалось, что судьба испытывала ТЕБЯ, Хусейн. Я был лишь орудием в еёе руках. Это золото должно было найти именно тебя. Это древнее золото. И как таковое оно имеет силу. СИЛУ изменить того человека, который его найдёт. Этим человеком оказался ты. Попался под раздачу, тут уж ничего не попишешь, — сказал Али и рассмеялся до слёз.
— Тебе смешно? — спросил Хусейн и закусил губу от негодования.
— Ты же видел Хранителей? — спросил вдруг Али.
— Каких таких Хранителей? — спросил озадаченный Хусейн.
— Хранителей золота, рыжеволосых кочевников! Ты же ВИДЕЛ их, Хусейн! — настаивал Али. — Знай: они никого не щадят, тебя же оставили в живых!
Тут Хусейн вспомнил о тех странных тенях, выползших из-под крышки сундука. Вспомнив их душераздирающий шёпот, у Хусейна прошёл холодок по спине, а на лбу выступил пот.
— Я думал, мне всё померещилось от усталости! Неужели они действительно были здесь?! — в ужасе спросил Хусейн.
— Они до сих пор здесь! — ответил Али. — Просто сейчас ты их не видишь. В этом мире живут не только люди, Хусейн. Его населяют и другие создания! — усмехнулся Али. — Когда-то люди ЗНАЛИ это.
И тут Хусейна как осенило:
— Ты с самого начала знал, что я прятался там, в кустах? — спросил Хусейн. — Ты всё знал и ничего мне не сказал?
— В тот день нечто вмешалось в твою судьбу, предоставив тебе сделать важный выбор. Хранители не тронули тебя и позволили унести их золото. Я не смел вмешиваться в этот выбор. Я никогда не вмешиваюсь в судьбы людей, — спокойно ответил Али.
— Ты всё знал!!! — лицо Хусейна стало багровым от гнева.
— Ну конечно я знал! — засмеялся Али. — Любой ребёнок бы тебя нашёл. Когда ты ползал там, в кустах на четвереньках, твой зад был виден за сотни километров от этой чинары, — сказал Али и опять покатился со смеху.
Странным образом весь гнев Хусейна мигом куда-то улетучился, и он тоже прыснул от смеха. Никогда в жизни он ещё так не смеялся.
Куда же подевалась вся его злость на Али, которую он так усердно копил? Почему он больше не злится и не жалеет себя?
— Ты действительно изменился, Хусейн, — заметил Али. Помолчав, он добавил:
— Видишь ли, любая вещь, если она имеет силу, даже самая малейшая и незначительная, способна создавать огромные цепи событий. Она способна кардинально изменить твою жизнь, использовав для этого всё, чем ты являешься. Теперь ты это прекрасно знаешь, Хусейн. Ты был жадным и цеплялся за деньги, словно за самое последнее, что у тебя было в этой жизни. Золото использовало это. Оно усилило твою жадность и твои скрытые тёмные стороны. Оно ослепило тебя. Так сильно, что ты этого даже не заметил. Так сильно, что для тебя выход был только один — либо умереть, либо измениться.
— Получается, оно либо изменило бы меня, либо…убило? — в голове Хусейна блеснула догадка, от которой ему стало как-то не по себе.
— Всё верно. Случилось бы либо одно, либо другое! — согласился Али. — К твоему счастью, произошло ДРУГОЕ. И я этому рад беспредельно.
— Выходит, что там, на НЕБЕ, — Хусейн осторожно указал пальцем вверх, — всё равно, что со мной будет?
— Твой вопрос — вопрос мудрого человека. СИЛА управляет нашими судьбами, вращая цепи событий. И дабы вращать их безупречно, НЕБО остаётся безличным!
— Как же так, разве нет никакого добра и нет никакого зла? — спросил Хусейн.
—Нет, — ответил Али. — В сущности, ничего нет. Надежды, радости и печали — всё это относится лишь к человеческому миру. За его пределами — есть лишь мир БЕЗЛИЧНОЙ СИЛЫ.
— Не может быть! Не этому меня учили. Я не верю!!
Улыбнувшись на это, Али сказал:
— Запомни: любая вещь, которая способна сделать тебя ВЗРОСЛЕЕ — есть ДОБРО, Хусейн.
НЕБО же всегда предоставит тебе ВЫБОР! Ты ВЫБИРАЕШЬ СВОЮ СУДЬБУ, Хусейн!
ТЫ!
Слова Али словно застыли в воздухе.
Он же начал таять, словно снег.
— Али! Куда ты! Вернись! Я хочу понять, неужели действительно нет никакого добра и никакого зла?
— Есть только ЗНАНИЕ, Хусейн. Только ЗНАНИЕ. И я служу ему, Хусейн. Я сыграл свою роль. Прощай!
Али исчез. Всё растворилось как сон. Сон. Сон…
VIII
Проснулся Хусейн.
Но уже на своей тахте.
Как он здесь вообще оказался? Может это очередной сон? Он ущипнул себя на всякий случай и застыл в ожидании. Нет, на этот раз ничего больше не исчезало.
До чего же странный сон ему приснился.
Только кто теперь ему сможет ответить что и это место, где он проснулся, не является ещё более странным сном?
Хусейн оглянулся в поисках хоть какой-либо живой души в этом доме.
«Мой это дом или не мой? Кажется, не мой. Похоже, я никогда больше не проснусь», — подумал Хусейн, почесав в своём затылке.
Он ещё раз осмотрел свою комнату, безразлично махнул рукой и сказал:
— Да и ладно!
— Мя-а-а-у! — промурчал кто-то, да так громко, что Хусейн подпрыгнул на старой тахте.
Он оглянулся и увидел большого толстого персидского кота, вальяжно развалившегося на его спальном ковре. Кот медленно потянулся, видимо, только что пробудившись от своего сладкого кошачьего сна. И тут Хусейн вспомнил, что когда-то его друг Фархад, не найдя лучшего применения этому коту, подарил его Хусейну в знак доброй дружбы.
«У меня мышей нет, а у тебя в хозяйстве пригодится!», — говорил Фархад.
Однако кот оказался довольно дружелюбным, миролюбивым и совсем не любил охотиться на мышей, предпочитая охоте хороший и крепкий сон, чем очень огорчал Хусейна.
«Чтоб ты сдох, ленивая скотина!», — ворчал на него Хусейн.
Вот и сейчас кот свято следовал своим привычкам.
Но как Хусейн обрадовался этому коту! Пусть толстому и ленивому! Как сейчас Хусейн был рад услышать его знакомый протяжный басовый кошачий «мяу!».
— Хусейн, ты, наконец, проснулся? — услышал вдруг Хусейн звонкий голос. — Купи лепёшек. Хлеба совсем нет! К нам Фархад в гости собирается!
Это был голос его жены. Такой близкий и родной. Радости Хусейна не было предела.
Внезапно в комнату вбежал его сын, Фарух.
— Папа, идём играть. Ты же обещал прокатить меня на настоящей лошади!
Хусейн прямо взревел от восторга и обнял своего сына. Он подхватил его и пулей выбежал во двор. Там он нашёл Мариям, стирающую домашнее белье и заключил её в своих объятьях. Он обнимал обоих так крепко, как никогда в своей жизни.
— Хусейн, ты что, с ума сдвинулся, ты ж нас совсем задушишь! — опешила, засмеявшись, Мариям.
— Уж лучше я задушу вас обоих в своих объятьях! Никогда больше вас не оставлю, покуда продолжается этот восхитительный сон!
Хусейн плакал от счастья.
***
С тех пор Хусейн больше не жаждал денег. Не гнался он больше за несметным богатством. Хусейн перестал жадно цепляться за что бы то ни было в этой жизни. Научившись касаться её слегка, словно пёрышко, он во всей полноте наслаждался богатством и неповторимостью красок отпущенных ему дней.
Что есть жизнь? Прекрасный чудесный сон, длящийся лишь мгновение. Но какое чудесное мгновение! Каким неописуемым образом мы, люди, такие маленькие, погружены в него целиком? И является ли наша смерть всего лишь пробуждением ото сна?
Похоже, это навсегда останется тайной тайн.
«Однажды твоя жизнь будет наполнена до краёв такими сокровищами, которые тебе и не снились», — часто вспоминал Хусейн слова Али.
Хусейн учился ценить каждое мгновение своей жизни.
Каждое мгновение было для него истинным сокровищем.
И каждое такое проживаемое мгновение он ценил выше всякого золота.
Комментарии: |